Начну с того, что я не собираюсь распространять клевету на кого-либо. Но ситуация складывается так, что я вынуждена рассказать свою версию произошедшего в ночь на 27 сентября 2019 года.
Всё, о чём я пишу здесь, я изложила в заявлении в Следственный комитет РФ и я абсолютно уверена в правоте моих слов. От насильника мне не нужно ни денег, ни извинений. Есть одно желание, чтобы Следственный комитет разобрался в деле максимально беспристрастно. Я хочу справедливости!
К сожалению, у меня есть информация, что дело пытаются замять. Почему? Насильник работает в муниципальной газете, имеющей непосредственное отношение к мэрии Великого Новгорода. Его жена – полковник полиции. И она настойчиво просила меня заявление забрать, она узнала фамилию следователя, который принимал у меня заявление, и бросила невзначай фразу про «я буду благодарна».
Нет надежды у меня и на новгородское отделение «Союза журналистов России». Правление НОО «СЖР» хранит молчание, как будто бы ничего не произошло. Все вопросы задают тому, кто меня изнасиловал, а моим мнением, моим видением произошедшего никто не поинтересовался.
Новый председатель правления НОО «СЖР» является руководителем пресс-службы мэрии, а из коридоров власти уже неделю доносится информация о том, что с моим делом «всё уже порешали». И я боюсь, что это так. Доследственную проверку продлили на месяц, следователя сменили, человек, который меня изнасиловал, преспокойно продолжает возглавлять газету, проводит планёрки и ходит на пресс-конференции.
Поэтому я рассказываю о своей версии событий. Мне больно это делать. Мне страшно это делать. Я понимаю, что сейчас я стану объектом нападок и, возможно, насмешек. Но этот человек сломал мою жизнь. И я хочу только одного: чтобы этот человек был наказан по закону.
Ночью 27 сентября в Великом Новгороде произошло изнасилование.
Сделал это человек с хорошей репутацией, фактически друг нашей семьи – я знала его лет десять, супруг мой в три раза дольше. Это был человек, которому я полностью доверяла.
Изнасилование случилось в редакции муниципальной газеты, где небольшая компания журналистов праздновала вручение наград регионального конкурса «Феникс». Друг семьи предложил довезти меня до дома на такси, потому что мы живём в одном районе. Все разошлись, а я осталась с ним ждать такси. Вот тогда это и произошло.
По его версии, всё было добровольно, по взаимному согласию. Но я слишком брезглива, чтобы соглашаться на секс с не самым приятным мне человеком в грязном, маленьком, вонючем туалете редакции.
Не было никакой добровольности, когда я теряла сознание и падала на пол грязного туалета. Я не соглашалась на то, чтобы он разорвал мне платье. Я не могла дать согласие на то, чтобы он поднимал меня за волосы с пола этого туалета и тащил в кабинет редакции. Когда он прекратил меня удерживать, я выбежала на улицу босиком. Наверно, все так делают после взаимного согласия?
Возник вопрос: почему я не сопротивлялась? Во-первых, я вешу около 42 кг при росте 158 см. Он – примерно в два раза меня больше. Во-вторых, я была не в самом трезвом состоянии, к тому же, сильно уставшей – у меня были очень напряжённые две последние рабочие недели. В-третьих, я просто оцепенела от ужаса. Да, это одна из стандартных реакций на насилие, про которую мало кто говорит, но часто потом ставят жертве в вину. Мало кто при этом понимает, что при сопротивлении возрастает риск получения более сильных травм, а то и вовсе быть убитой. У меня трое детей, мне есть ради кого жить.
Почему я сразу не обратилась в полицию? Больше всего мне хотелось домой, в безопасное место. Меньше всего – рассказывать в подробностях незнакомым людям о том, что произошло. Да мне вспоминать эти подробности до сих пор отвратительно! К тому же, полиция не занимается расследованием таких дел, это компетенция Следственного комитета.
На следующий день, в субботу, я пошла в травмпункт, чтобы зафиксировать травмы. Со мной была моя четырёхлетняя дочь, потому что мне не с кем было её оставить.
Я спросила в регистратуре, кто этим у них занимается, мне ответили – судмедэксперты, которые принимают только в будние дни.
В понедельник я снова туда пришла. Врач зафиксировал синяки на теле и оповестил полицию. Мне звонил потом полицейский, но я пошла писать заявление сразу в следственный комитет.
В этот же вечер мне стала звонить жена этого человека, полковник полиции. Она просила, убеждала меня забрать заявление. Меня уверяли, что он уже потерял всё, что имел – семью, друзей, работу, что он на грани суицида, а я должна подумать о его дочери, которая ничего не знает.
Прошло почти две недели. Уголовное дело так и не заведено, идёт доследственная проверка. Он как работал, так и продолжает, в мэрии считают, что поводов для увольнения нет.
Единственное, что остаётся мне в этой ситуации – огласка.
Я хочу, чтобы люди знали о том, что произошло. О моей версии случившегося. Да, я помню о том, что человек может быть признан виновным только по решению суда, но я не хочу ходить с ним по одним улицам. Боюсь встретиться с ним случайно на каком-то мероприятии. На брифинге, на пресс-конференции. Я говорю о том, что пережила, о том, что думаю, о том, что чувствую. И я искренне уверена в своих словах.
Я не называю имени насильника. Не имею права, чтобы не быть обвинённой в клевете.
Горожанка Алина Щеглова
Фото: Pixabay/ElisaRiva
На заметку: «История с уроком»
